Проскакав на четырёх костях мимо присевших напарников по злоключениям, он добрался до кривенькой берёзы, росшей на краю свалки. Встав за ствол, Пашка выглянул. Один, как его там,… ах, да — «Мур», уже спрятался за его родной Хондой, видны были только ноги да ствол автомата.
А двое, пригнувшись, бежали к пикапу. Там пулемёт.
— Куда, твари!
Сайга два раза плюнула смертью, и бегуны легли с пробитыми головами на теплый не по–зимнему песок.
Последний затаился. Чего ждал — непонятно.
Пашка выцелил под высоко сидящей Хондочкой ступню этого, бля, специалиста по маскировке. Нажал на спусковой крючок.
Из–за Хонды, заорав, вывалился бородатый мужик, держась обеими руками за щиколотку. И тут же получил пулю в голову.
Дугин внимательно оглядел поле боя. Точнее — поле побоища. И тут его затрясло. Затрясло и замутило.
Вернувшись на дрожащих ногах к Машке, он тяжело сел рядом на глину, закрыл глаза, и глубоко задышал, сбивая тошноту.
— Первый раз в людей стреляешь? — спросил длинный.
— Н-не. Не первый… Но что–то хреново.
— Ну, чё там? — выдохнул крепыш, удивлёнными круглыми глазами глядя на «победителя».
— Всё, — коротко ответил Пашка.
— Живые есть?
Пашка, сдерживая спазмы желудка, через силу ответил.
— Не… Не должно.
— Живых нет, — прислушалась к чему–то Бабка. — Так. Шило дай фляжку!
Пашка удивлённо посмотрел на женщину. Откуда она знает — есть там живые или нет?
Бабка поняла его взгляд и объяснила:
— Я — сенс.
— Ага. Уф… Ну, теперь понятно, — съёхидничал Дугин.
Бабка поджала губы и передала армейскую флягу Пашке.
— Два глотка. Не больше. Понял? Гадость страшная. Но если выплюнешь, я тебя лично пристрелю, — она достала из набедренной кобуры АПС и помахала у Пашки перед носом. — Слишком дорогой напиток. Всё понял? Давай.
Пашка хлебнул, через силу проглотил. Второй раз уже пошло полегче.
И сразу же, буквально сразу, отпустил колотун, и в ушах перестало звенеть.
— Это что, наркотик?
— Не мели ерунды. Это Живец.
Дугин запоздало передёрнулся.
— Вы что его из кошачьего дерьма готовите.
— Почти… Ну что? Как?
— Полегчало.
Бабка с флягой вернулась к бледной Машке, которая сидела в своей совершенно неуместной дублёнке, прислонившись к глиняному срезу.
— Как тебя зовут, пичуга?
Та открыла глаза, сглотнула, с трудом разлепила губы.
— М-машей.
— Маша, вот тут, — Бабка постучала пальцем по фляжке, — твоя жизнь. Ровно три глотка. Не больше, но и не меньше. Приступай.
Машка глотнула из горлышка и остановилась. Скривила конопушчатую физиономию, заскулила.
Шило погладил её по плечу.
— Ничё девочка. Привыкнешь. Мы каждый день эту бурду, бля, лакаем. Век бы её не видать.
— Ещё два, — скомандовала Бабка.
Мария через силу сделала два маленьких глоточка и протянула флягу благодетельнице.
— Мало. Ещё один.
— Ну, чё ты лижешь, как котёнок, — уговаривал Шило. — Пей, давай, нормально.
Пришлось выпить ещё.
— Что чувствуешь?
Мария как–то просветлела лицом. Оглядела всех. Посмотрела на дыру в ноге. Удивлённо выдавила:
— Не знаю… Вроде хорошо.
— Ну и прекрасно. Так! Не расслабляемся! Короткий — за машиной. Шило — бери этого чудо–снайпера, блин, и за трофеями.
— А как же… показал Дугин на Марию.
— О ней я позабочусь. Приступили!
— Подождите! Вы что — предлагаете мне обобрать покойников? — дошло до Пашки.
— Шило, — переиграла атаманша, — пойдешь на мародёрку один. Этих бросим здесь. Они слишком щепетильные и предпочитают сдохнуть.
Такая рубленая