аэроплан за одиннадцать тысяч долларов наличными и упаковал деньги в свой сверток с постельными принадлежностями.
Последние долгие минуты наедине с моим бипланом. Я поблагодарил и попрощался, дотронулся до винта и, не оборачиваясь, быстро покинул ангар.
Приземлился, богатый и бездомный. Я ступил на улицы планеты, обитаемой четырьмя миллиардами пятьюста миллионами душ, и с этого момента с головой погрузился в поиски той единственной женщины, которая, согласно мнению лучших из когда-либо живших людей, не могла существовать в природе.
Два
То, что очаровывает нас, также ведет и защищает. Страстная одержимость, чем-нибудь, что мы любим — парусами, самолетами, идеями — и неудержимый магический поток прокладывает нам путь вперед, низводя до нуля значительность правил, здравый смысл и разногласия, перенося нас через глубочайшие ущелья различий во мнениях. Без силы этой любви:
— Что это вы пишете? — она смотрела на меня с таким изумлением, словно никогда не видела, чтобы кто-то писал в блокноте ручкой по дороге на юг в автобусе, направляющемся во Флориду.
Когда кто-либо врывается в мое уединение, разрушая его своими вопросами, я имею обыкновение иногда отвечать без объяснений, чтобы напугать человека и заставить его помолчать.
— Пишу письмо самому себе — тому, кем я был двадцать лет назад. Называется «Жаль, Что Я Этого Не Знал, Когда Был Тобой».
Несмотря на мое раздражение, ее глаза — весьма приятно было это видеть — загорелись любопытством и храбрым намерением это любопытство удовлетворить. Глубина карих глаз, темный водопад гладко зачесанных волос.
— Почитайте его мне, — ничуть не испугавшись, попросила она.
Я прочел — последний абзац до того места, на котором она меня прервала.
— Это правда?
— Назовите что-нибудь одно, что вы любили, — предложил я. — Привязанность не считается. Только то, что внушало вам всепобеждающую неуправляемую страсть:
— Лошади, — мгновенно отозвалась она. — Я любила лошадей.
— Когда вы были с вашими лошадьми, мир приобретал иную расцветку, чем имел все остальное время. Да?
Она улыбнулась:
— Точно. Я была королевой Огайо. Маме приходилось вылавливать меня с помощью лассо, чтобы выдернуть из седла и заставить идти домой. Бояться? Только не я! Я скакала на большом жеребце — его звали Сэнди — и он был моим другом, и пока я была с ним, никому бы и в голову не пришло меня обидеть. Я любила Сэнди.
Мне показалось, что она высказалась до конца. Но она добавила:
— А сейчас нет ничего, к чему я относилась бы таким же образом.
Я промолчал. Она погрузилась в свои собственные воспоминания, в те времена, когда Сэнди был с ней. Я вернулся к письму.
Без силы этой любви, мы становимся лодками, увязшими в штиле на море беспросветной скуки, а это смертельно:
— А как вы собираетесь отсылать письмо туда — в то время, которое прошло двадцать лет назад? — поинтересовалась она.
— Не знаю, — ответил я, заканчивая последнее на странице предложение. — Но разве не будет ужасно, если в тот день, когда я узнаю, как отправлять послания в прошлое, мне нечего будет послать? Так, что, пожалуй, прежде всего следует приготовить пакет. А потом уже подумать о пересылке.
Сколько раз я говорил себе о чем-то: «Как плохо, что я этого не знал, когда мне было десять; если бы я понял это в двенадцать; сколько времени ушло попусту, пока я понял; я опоздал на двадцать лет!»
— А куда вы направляетесь?
— Географически?
— Да.
— Подальше от зимы, — ответил я. — На Юг. В самую середину