поболее! – поднял кубок хозяин дома.
– Долгие лета государю нашему Федору Ивановичу! – согласился князь Шуйский и чокнулся с боярским сыном Захарьиным. – Однако же не забывай, друг мой, что брат ты царю по женской линии, всего лишь по женской! А кто же баб в делах династических считает?
– А отчего и не счесть, коли всех нас в сей мир женщины приносят? – пожал плечами хозяин дома. – Разве сыновья от разных отцов, из одного лона вышедшие, братьями кровными не являются?
– Братьями, оно да, – согласился князь, – да токмо права наследные у них разные! Вот посмотри на меня, Федор Никитич. Наш род с государевым три века назад разделился. Однако же и мне, и братьям моим, равно как и князю Мстиславскому жениться царем воспрещено! А почему? Да потому, что сыновья наши, буде раньше царских они родятся, прав на трон будут иметь поболее, нежели сын государя! Вот оно какое, родство отцовское, мужское! Ты же государю, считай, что ближняя кровиночка, брат двоюродный. Но… – вскинул Василий Иванович украшенный перстнем с изумрудом палец, – но брат ты по его матери. И что, есть тебе хоть какие запреты на женитьбу? Нету ничего! Ибо женской линии никто не считает!
– Но все-таки я государю брат! – тоже вскинул палец Федор Никитич. – Ближайший родственник!
– Ты токмо не сердись, друг мой! Ты же знаешь, как я тебя люблю! – Князь Шуйский, отодвинув зеленоглазую княжну, полез к хозяину обниматься, хотя из кресла это и оказалось крайне неудобно. – Обижать тебя я и в мыслях не имею! Родство родством, а дружба дружбой! Я ведь тебя в обиде не заподозрил, когда ты меня под стол загнать возжелал?
– Это когда, дружище?! – не понял хозяин дома.
– А когда мы об заклад бились, чей туркестанец резвее! – напомнил князь. – И ведь предлагал я тебе, предлагал на сто рублей спорить! Ан ты сам настоял проигравшему под столом кукарекать за-ради общего веселья!
– Так кто победил, кто первым вернулся? – заинтересовались ближние бояре, слышавшие их разговор.
– А и верно, кто, Федор Никитич? – злорадно ухмыльнулся Василий Иванович и сделал большой глоток из своего кубка.
Боярский сын Захарьин тяжко вздохнул, оглянулся на свою гостью, словно это она была виновна в его поражении, после чего с кряхтением полез вниз. Вскоре из-под бархатной скатерти послышалось тоскливое:
– Кукареку! Кукареку! Кукареку!
Ксении стало не по себе. Спор спором, дружба дружбой, пьянка пьянкой, но ведь позорище-то какое, боярину знатному под столом кукарекать!
Несколько мгновений она колебалась, а затем, прихватив со стола миску с жареными пескариками и вновь наполненную слугами чашу, тоже спустилась вниз, заползла под бархат.
– Ты чего тут делаешь? – удивился боярский сын Захарьин.
– Коли хозяин под столом сидит, то и гостям место там же, – невозмутимо ответила женщина. Кинула в рот несколько хрустящих рыбешек, запила вином, протянула кубок Федору Никитичу: – Будешь?
– Конечно, – согласился боярин, отставил чашу в сторону, опрокинул гостью себе на колено и жарко поцеловал в самые губы. Ксения закинула руки ему за шею, привлекла ближе и ответила столь же страстно.
– Чем вы там занимаетесь, охальники? – внезапно забеспокоилась княжна. – Нечто места другого для баловства в доме нету?!
– Чем-чем… Кукарекаем! – задорно ответила Ксения. – Нечто завидно?
Спутница князя Шуйского зашевелилась, стол вздрогнул, но тут же послышался решительный голос самого Василия Ивановича:
– Не полезу!
Ксения и Федор допили вино, еще пару раз крепко поцеловались, после чего, раскрасневшиеся и веселые, выбрались обратно в